Впервые за доской Таль сразился с Ботвинником в матче на первенство мира. А между тем два Михаила чуть не встретились еще в 1948-м, когда сам Ботвинник только недавно завоевал шахматную корону. После тяжелого матча-турнира он отдыхал на Рижском взморье. Тем временем одиннадцатилетний рижанин Миша Таль разведал, где остановился его кумир, и вместе с тетей отправился к нему в гости, чтобы познакомиться и сыграть пару партий.

На звонок вышла строгая женщина, которая взглянула на ребенка с доской под мышкой и сразу все поняла. Сухо объяснив Талю, что Ботвинник соблюдает режим и в данный момент спит, она захлопнула перед его носом дверь. В результате первая встреча Ботвинника и Таля за шахматной доской была отложена на двенадцать лет.

P.S. Когда о этой истории впервые рассказал в печати шахматный литератор Виктор Васильев, Таль, повстречав его, высказал упрек, что тот дезинформирует читателя, публикует небылицы.

— Но вы же сами мне об этом рассказывали! — воскликнул расстроенный журналист.

— А я повторяю, что такого случая не было! — снова заявил Таль.

— Но я покажу вам статью, в которой вы об этом писали, — настаивал Васильев.

— Все правильно: и сам рассказывал, и сам писал. Но случая такого не было. Потому что все это я сочинил!

Михаил Таль был уже чемпионом страны, но продолжал преподавать литературу в школе. Войдя однажды в класс, он обнаружил на подоконнике доску с расставленными фигурами. Нетрудно было убедиться, что белые объявляют мат в четыре хода. Но Таль не стал конфликтовать с ребятами и повел свой рассказ о «лишних людях». Однако, снова взглянув на доску, он понял, что сам является лишним человеком... За это время в партии было сделано еще несколько ходов. Если бы «белые» довели партию до логического конца и заматовали неприятельского короля, то в Тале, скорее всего, взял бы верх шахматист, и он простил нарушителей дисциплины. Но, к несчастью для них, «белые» не только упустили возможность дать мат, а вообще оказались у разбитого корыта. Оставлять такое поведение учеников без наказания было непедагогично, и Таль потребовал у них дневники. Правда, к концу урока немного остыл и ограничился внушением. «Черные» обрадовались, что все обошлось, а «белые» попросили оставить автограф в дневнике. Единственный раз в жизни Таль сделал строгую запись: «Не нашел мат в четыре хода на уроке литературы».

ШАХМАТНЫЕ ИСТОРИИ
«...Небольшое местечко Лугано на юге Швейцарии в Альпах стало местом проведения очередной XVIII шахматной Олимпиады в октябре-ноябре 1968 года. Сюда американцам впервые удалось привезти и Фишера, и Решевского; очень хотели дать бой нашей команде. Но когда Бобби увидал турнирный зал, он ему не понравился.

Здесь будут курить прямо над головой,— сказал он.
— Это помещение не для шахмат. Если не изменят условий, я играть не буду...

Фишер уехал из Лугано, лишившись крупного гонорара, но проявив завидную принципиальность. Дальнейшие события показали, что он был прав: к концу соревнования многие участники, в том числе и советские, жаловались на тяжелые условия для игры. В те годы шахматные соревнования за рубежом нередко проходили в шумных, прокуренных помещениях. Сейчас картина заметно нзмевилась к лучшему. Не заслуга ли это Фишера?...»

На турнире претендентов в Бледе при переполненном зале игралась важная партия Таль — Смыслов. В какой-то момент гроссмейстеры начали серию разменов. Не успел Смыслов взять коня, как тут же раздались бурные аплодисменты. Таль похолодел: он решил, что «зевнул» фигуру. Но все-таки дрожащей рукой ответил взятием, и снова — овации в зале. Теперь Смыслов опешил: подумал, что просмотрел эффектный удар. Так повторилось несколько раз. Нервы соперников уже не выдерживали. И только через пять ходов, когда они сообразили, что зрители сопровождают аплодисментами каждое взятие своих кумиров, Таль и Смыслов немного успокоились.

В 1962 году в чемпионате страны Смыслов отложил партию с мастером Львом Арониным и убедился дома, что его позиция безнадежна. Он решил позвонить судье и признать свое поражение.

— Ни в коем случае, — запротестовала Надежда Андреевна. — Ты должен бороться!

— Но шансов на спасение нет.

— Я сказала: иди и играй.

Смыслов отправился на доигрывание и быстро добился ничьей.

— Надя, поздравляю, — позвонил он жене, — ты лучше меня оценила эндшпиль!

В 1971 году, когда Ботвиннику исполнилось 60, он прекратил играть в официальных соревнованиях и написал в Госкомспорт заявление об отказе от шахматной стипендии. Прошел год, и, беседуя однажды с Ботвинником в его лаборатории, Виктор Хенкин спросил, не тяжело ли ему приходится без стипендии?

— А мне продолжают ее выплачивать! — признался Ботвинник.

— Но ведь вы от нее отказались? — удивился Хенкин.

— Да, но вы знаете, кто подписал распоряжение о моей стипендии? — Хенкин пожал плечами. — Сам Иосиф Виссарионович!

— Но он же давно умер, — проявил осведомленность журналист.

— Вы так думаете? — ухмыльнулся Ботвинник и добавил: — Наши чиновники до сих пор боятся отменять его приказы.

Была отложена 23-я, решающая партия его поединка за корону с Бронштейном. Ботвиннику как воздух нужна была победа, но он не видел ее за доской и, сойдя со сцены, подавленный, бросил своему секунданту Гольдбергу: «Все погибло...»

А когда чемпион мира вышел из зала, к нему поспешил Флор, другой его секундант, и обрадовал, что успел посмотреть отложенную позицию, и, если Ботвинник записал ход слоном на первую горизонталь, похоже, он должен взять верх. «Хорошо», — похвалил его Ботвинник, и они поехали к нему домой. Тут Флор стал диктовать многочисленные варианты, Ботвинник соглашался, а потом сказал: «Ты прав, но поезжай к себе и все проверь». Флор ночь напролет анализировал отложенную партию и в итоге убедился, что у претендента действительно нет шансов на спасение. Утром он снова приехал к Ботвиннику, который тоже работал всю ночь, и признался Флору: «Что-то я устал, Саломончик, надо бы немного отдохнуть. А ты покажи анализ Ганочке». Секундант крайне удивился, ведь жена Ботвинника не слишком разбиралась в шахматах. Все же он выполнил поручение Михаила Моисеевича и на пальцах объяснил Гаяне, как ее муж выигрывает. Наконец они сели в машину и отправились на доигрывание. Флор всю дорогу сыпал вариантами, а Ботвинник довольно кивал головой. И только перед самым входом в Концертный зал имени Чайковского, где проходил матч, Ботвинник без всяких сантиментов, как ни в чем не бывало, признался: «Ты знаешь, Саломончик, я записал другой ход».

Гроссмейстер Флор не смог сдержаться и заплакал...

Ботвинник строго осудил Гарри Каспарова за то, что тот, чтобы убрать лишнее препятствие на пути к шахматному трону, отказался от фамилии отца (Вайнштейн) и взял фамилию матери.

— Вот я же не сделал этого, проявил характер! — гордо сказал патриарх.

— А какая была фамилия у вашей мамы, Михаил Моисеевич? — спросили его.

И только тут Ботвинник улыбнулся:

— Рабинович.